поздравляю с праздником всех, кто учится и учит!

Полярный конвой 2003
Александр Городницкий
М. Спиридонову.

Крики чаек сливаются в общем хоре.
Ветеранам военные будни снятся.
Мы идем через Баренцево море
По следам конвоя PQ-17.
читать дальше
Штормовую синоптик сулит погоду.
Волн глухие удары как залп орудий.
Мы везем венки, чтобы бросить в воду
На местах, где гибли суда и люди.

Новый день встает за Югорским Шаром.
Приникает вахтенный к эхолоту.
Мы идем в былое на судне старом
С адмиралом, что жизнь свою отдал флоту.

Над сонаром колдует отряд поисковый,
За работу готовый вот-вот приняться.
Мы идем через Баренцево море
По следам конвоя PQ-17.

Злая память — ее никуда не денешь,
Точит сердце, как волны прибрежный камень.
На покатой палубе судна "Сенеж"
Я стою с уцелевшими стариками.

Здесь моих соотечественников трое,
Англичанин, немец и два канадца, —
Их свела воедино судьба конвоя,
Рокового конвоя PQ-17.

Капитан Хил Вилсон, еще кадетом
Моряком в неполных семнадцать ставший,
Побывал на транспорте в море этом,
Где отец капитанил — Хил Вилсон-старший.

Он стоял у зениток, готовых к бою,
Самолеты высматривая в небе,
И не зря на судно привез с собою
Этот флаг: "Canadian Merchant Navy".

Англичанин, сержант ВВС Билл Лоус,
Вспоминая морозные русские зимы,
Загрустил, перелистывая былое,
Где архангельский порт и подруга Зина.

Он об улочках деревянных узких
До сих пор вспоминает благоговейно,
Где когда-то жил, обучая русских
Оседлать британские "харрикейны".

Роберт Ферли. С шестнадцати лет на флоте,
Уроженец туманного Ливерпуля.
Он привык в конвоях к морской работе,
Там, где бомбы рвались и свистели пули.

Он возил самолеты, танки, моторы,
А под осень сорок четвертого года —
Русских пленных в Мурманск возил, которых
На заклание Сталину Черчилль отдал.

В сорок пятом о гибели судна внезапно
Из немецкого радио мать узнала,
Но подбитое судно уже назавтра
Дотянуло все-таки до причала.

Алексей Нахимовский, это имя
Получивший от крейсера, ставшего домом,
Много сотен миль в пароходном дыме
Пропахал по этим полям ледовым.

И ему довелось подорваться на мине
В октябре сорок пятого, после победы.
Все механики флотские и доныне
Своего старейшего любят "деда".

Боевой офицер Анатолий Лившиц,
Что войну курсантом безусым встретил
И в своей стране оказался лишним
В пятьдесят печально известном третьем.

Много раз, по команде отдав швартовы,
Уходил он от мурманского причала,
Жизнь свою за отчизну отдать готовый,
Что его не слишком-то привечала.

Смотрит Яковлев в воду Евграф Евлогьич,
От поморов ведущий свой корень древний.
В сорок третьем пришел он, подобно многим,
В школу юнг из голодной своей деревни.

Он горящий брезент с бензиновых бочек
Под бомбежкой сбрасывал молчаливо,
Не своим спасением озабочен,
А желанием танкер спасти от взрыва.

А профессор Дремлюг Валентин Валентиныч,
Сорок пять моряков от гибели спасший,
Не пошел в этот рейс — врачи запретили:
Обветшалое сердце уже не пашет.

Он грустит в ленинградской своей квартире —
И ему войну вспоминать непросто,
Бывший штурман Дремлюг Валентин Валентиныч,
Человек большой небольшого роста.

Нас качает медленною волной
Над могилой конвоя PQ-17.
Мысли странные овладевают мною,
В чем, боюсь пока что себе признаться.

День горит перед нами полярный летний,
Полыхая бледною синевою.
Рядом немец стоит девяностолетний,
Что топил когда-то суда конвоя.

Бывший оберст люфтваффе Хайо Херман —
Глаз арийских сияние голубое,
Что в атаке был неизменно первым
И последним всегда выходил из боя.

В тридцать пятом, начав с легиона "Кондор",
Он сражался в Испании, храбрый воин,
В сорок первом бомбил Ленинград и Лондон
И полярные атаковал конвои.

Сетка жилок старческих возле глаза
Напряженно пульсирует — не до шуток.
Он в военном небе горел три раза,
Всякий раз выбрасываясь с парашютом.

Выдвиженец Геринга Хайо Херман
Не скупился своей и чужою кровью.
Бог недаром дал ему крепкие нервы,
Долголетие редкое и здоровье.

Мне припомнится год сорок первый жуткий,
Вой сирен за оконною хлипкой рамой.
В комнатушке питерской над буржуйкой
Я дрожу от холода рядом с мамой,

И на дом наш бомба летит со свистом,
От которой, возможно, сейчас умру я.
Я стою над мерцанием серебристым
И себе говорю по-немецки: "Руе".

Он недаром свой крест заслужил Железный,
Пробивая бомбами наши крыши.
Я стою с ним рядом над темной бездной
И себе повторяю по-русски: "Тише",

Вспоминая о людях, им обреченных.
В сорок пятом, в Австрии арестован,
Десять лет доходил он голодный в зонах,
Бороздя их от Воркуты до Ростова.

Он валялся на нарах, худой и слабый,
В пересылках от Липецка до Урала,
И совали куски ему русские бабы,
У которых война мужей отобрала.

Жить на свете немного ему осталось,
Подгибаются ноги, слезятся веки.
Он вернулся сюда, одолевши старость,
Чтоб оплакать друзей, молодых навеки.

Разгоняет волну налетевший ветер,
За кормою чайки кружатся в гаме.
Он вернулся сюда через полстолетья,
Чтоб обняться с выжившими врагами.

И жена возражала ему, и дети,
Но упрямо, сквозь время и расстоянье,
Он вернулся в суровые воды эти,
Совершив нелегкое покаянье.

Ветераны надели свои медали,
Становясь моложе в мундирах чистых,
Лишь ему надеть ордена не дали,
Потому что заслужены при нацистах.

Низко тучи несутся над головою,
А внизу под нами, во тьме кромешной,
Проплывают неспешно суда конвоя
С самолетами сбитыми вперемешку.

И собравшие свой невеселый кворум,
В сотый раз пересчитывая потери,
Старики запевают нестройным хором
"Розамунду", "Катюшу" и "Типерери".

Мы на грунте погибшее ищем судно,
Доверяя архивным местам и датам,
Но отдельно лежащее судно трудно
Обнаружить по этим координатам.

Потому что, сколько бы ни искали,
На какие бы цели ни попадали,
Это дно от Норд-Капа и до Усть-Кары
Сплошь усеяно сгинувшими судами.

Потому что мертвым на дне не больно.
Продолжается жизнь, остальное — ложь все,
И венки на корме — как глубинные бомбы:
Их куда ни бросишь — не промахнешься.

Над "Ижорою", "Олопаной", "Курском"
Стая рыб стремительная несется.
В двадцать первый век мы уходим курсом,
И над Новой Землею восходит солнце.

19.VII.2003.
Борт ГИСУ "Сенеж".
Баренцево море.

в выходные еду в Талдом.
Экскурсия в заказник "Журавлиная родина".
Стараюсь, всеми силами стараюсь, не думать о том, что я могла бы там увидеть. А то ведь опять одно расстройство будет - как с Малаховкой, читать дальшекогда "Полное дачное счастье" (название программы) оказалось "полным дачным разочарованием". Нет, в целом, экскурсия была не плохой, всё было интересно, НО ... Малаховка, а, вернее, Удельная - одно из мест моего детства. два лета полной свободы, велосипеда и широченных песчаных улиц, где почти не было машин, и я могла спокойно уехать кататься, сказав бабушке "буду к двум", и за эти несколько часов лишь один раз пересечь асфальтовое шоссе с минимальным движением. В Отдыхе было не так - там в моём распоряжении была лишь одна улица и дорожка вокруг полянки - очень мало, а в Малаховке - целый мир. Почему я говорю то "Малаховка", то "Удельная"? просто адрес был "Малаховка", а ходили мы на дачу от станции "Удельная" - так было удобнее да и ближе.
И вот я вновь на станции "Малаховка", прошло более 20 лет. Думала - как интересно - я теперь узнаю всё-всё-всё о посёлке, узнаю, кому принадлежали знакомые с детства дачи, узнаю их историю. Как же жутко, что мне больше не с кем будет поделиться этими знаниями, обсудить знакомые места!
И что получаю? Я брожу с экскурсией вдоль заборов, по заасфальтированным улицам в части, близкой к станции Малаховка. А мои милые, уютные улочки остались ближе к Удельной. а сюда я не доезжала, ибо тут - ДОРОГИ и ШОССЕ, а я же была правильной девочкой и одна по трассам не ездила!
Сама экскурсия тоже очень , я бы сказала, странная. Экскурсовод - чудо, рассказывает хорошо, много информации на словах и старых фото, а вот, скажем так "визуальный ряд" - никакой. "Посмотрите на этот глухой забор - за ним сто-летний дом" (и мы смотрим на забор и фотографию дома, как он выглядит. Или "С этой точки немного видна башенка другого исторического дома" "А вот тут фундамент летнего театра, сгоревшего в 1999 году"

Да, я всё понимаю, но хотелось невозможного - увидеть "мою" Малаховку, прикоснуться к детству. Увы, не получилось. и после экскурсии я не пошла в ту часть посёлка, где прошло моё детство - возможно, съезжу туда сама..

Пока говорю себе, что, возможно, если очень повезёт, увижу журавля. Пройду по экодорожке, посмотрю, наконец, на бобровую плотину.

Правда, "журавлиная родина" уже дважды не оправдала моих ожиданий - когда мы, студентами, ходили учитывать тетеревов (я думала - ток прекрасных птиц), а мы даже пера не видели, лишь кое-что, оставленное птичками. "оно" оказалось "зимнее", и учёт проводить было рано. На обратном пути мы попали в почти половодье на "Семиканавье" (этих чёртовых непроходимых канав я насчитала штук 11), а потом я поняла, как деревенеет на лёгком морозе насквозь промокшая одежда.

второй раз был менее эпичным- ходили на учёт сов, насчитали одну - но об этом позже.

Всё же надеюсь, что "журавлиная родина" наконец-то смилостивится надо мной, и покажет свои богатства.

вот как совпало - юбилей родной бабушки, девять дней - троюродной, но тоже такой родной...

уже 20 лет прошло...

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

Мальчик учудил опять. Теперь он нашёл ещё одно место, где я скрываюсь от него на ночь. Под утро примчался ко мне в комнату, топая как конница Будёного. Я приоткрыла глаз, убедилась, что это всего лишь черепаха, а не собака, что была у меня на передержке, и снова уснула (да, непорядок, конечно, что малыш ночует не в террариуме, но ... у черепахи свои планы...). снова проснулась - черепаха внимательно смотрит на меня. С МОЕЙ ПОДУШКИ!!! Забрался, чертёнок! По книгам, что ли? И сидит, такой гордый! (Да, с мамочкрой он весь день почти был у неё на руках (пока не начинал кусаться), сейчас явно скучает от недостатка общения, но сам виноват - выходил бы вечером и общался, так ведь нет! ) Ну, сидишь на подушке, так сиди спокойно, как ты умеешь. Но ведь нет, устроил на моей морде щеке плац, и давай носиться туда-сюда. После того, как мне несколько раз наступили на щёку, поцарапали лоб и положили здоровенный хвост на нос, пришлось унести товарища обратно в террариум. Там он продолжил развлекаться как мог с фильтром. Через пару часов я поняла, что в противостоянии "черепаха-фильтр" с сокрушительным перевесом победила природа. да, это, явно, была "чистая" победа, а, вернее, очень "грязная".

вот так и живём

Тот самый длинный день в году
С его безоблачной погодой
Нам выдал общую беду
На всех, на все четыре года.

Она такой вдавила след
И стольких наземь положила,
Что двадцать лет и тридцать лет
Живым не верится, что живы.

А к мертвым, выправив билет,
Все едет кто-нибудь из близких,
И время добавляет в списки
Еще кого-то, кого нет…
И ставит,
ставит
обелиски.



Константин Симонов

ЗВЁЗДЫ!!! НУ ЧТО ЗА ПРОКЛЯТЫЙ ГОД!!!